Сегодня я хочу поделится с вами размышлениями о небольшом и в определенном смысле незначительном в литературном мире произведении, у которого не сохранилось даже имени автора, но тем не менее оно полноценно отражает мой взгляд на то, что из себя представляет сама суть милосердия, на центральный ее корень, позволяющий данному понятию не просто существовать, но цвести и давать хоть какие-то плоды. И поверьте мне, эти плоды точно поразят вас своей вкусовой палитрой – от неимоверно горькой кожуры до смертельно сладкой сердцевины. Произведение, о котором пойдет речь, в результате многовековой шлифовки человеческим сознанием приобрело ультравысокое качество повествования, каждый его образ строго выверен, баланс между персонажами доведен практически до абсолюта – при этом сюжет, не теряя ясности и стройной последовательности, понятен даже ребенку и – одновременно – пронизан словно подземными нитями-корнями сетью скрытых логических и философских взаимосвязей, разобраться в которых будет невозможно без того, чтобы не копнуть достаточно глубоко, приподняв пласт поверхностной простоты.

 

Прежде чем начать, мне придется сделать одно предупреждение: отходя от общепринятых традиций, я намеренно не называю произведение – этого требует мой замысел. В оправданности такого решения, думаю, вы сами убедитесь, дочитав текст до конца.

 

В начале истории перед нами предстают два персонажа. Автор их обозначает незатейливыми именами – собственно, это даже не имена, а скорее обозначения – которые проплывают мимо сознания, особенно не задевая его, - но не будем уподобляться людям невнимательным и недалеким. Эти две фигуры, как позже мы узнаем, являются творцами, имена которых несут немаловажный информативный заряд, и только из них можно узнать (так как больше никаких сведений не предоставлено) что создатели достаточно стары, то есть с определенной вероятностью можно предположить, что они – носители мудрости и древних традиций. Тут еще хочется добавить, что для данного произведения вообще характерно погружать читателя в информационный вакуум относительно персонажей, и подозреваю, что сделано это намеренно. В результате каждый герой превращается в некую символическую дверь в центре пустоты, за которой находится подпространство невысказанного или недосказанного, и исследование этого пространства целиком и полностью зависит от стремления человека в него погрузиться.

 

Итак, два творца решают создать нечто доброе и прекрасное, и создают, как впоследствии оказывается, новую жизнь для радости и отдохновения, причем неизвестный автор добавляет существенную деталь: ресурсная база творцов почти полностью истощена, растрачена на какие-то неведомые нужды, и такая деталь провоцирует меня на мысль, что и до этого момента ими предпринимались попытки подобного эксперимента. Невольно возникает ассоциация с нашей цивилизацией, которая тоже, как убеждает мировое ученое сообщество, в недалеком будущем растратит все необходимые для жизни запасы планеты, создавая нечто радостное и прекрасное.

 

Что же происходит дальше? Созданное нечто, осознав себя целостной живой личностью, решает, что создатели ему больше не нужны, но в отличии от популярной нынче апокалиптической мысли, внушаемой нам современной фантастической кинопродукцией Голливуда, существо не принимает решение, подобно терминатору, уничтожить своих творцов. Оно оказывается в определенном смысле более добрым, более человечным – и уходит от создателей, впадая в прелесть самобытия, спешит от них как можно дальше – как человек, почувствовавший свою независимость от природы, устремляется вглубь каменных муравейников-городов, или разуверившийся в Боге бежит прочь от всяческого напоминания о прошлом образе жизни. Однако на этом пути оторванности от собственных корней его ожидают только опасности. Здесь стоит упомянуть, что существо, получив дар жизни, приобрело и возможность самоосознания, и начало ее бессовестно эксплуатировать для горделивого самовосхваления и обмана. Недаром диалоги существа выстроены в особой форме, так, что сразу видно – ему не чужда возможность творческой самореализации. И потому оно, словно слепое в своей гордыне, не замечает, как с каждым разом угроза становится больше и сильнее, - ведь с каждой новой победой бахвальство тоже становится больше, а самоуверенность – непоколебимее.

 

Но вот наступает момент, что совершенно естественно, когда наш герой встречает создание более хитрое, более мудрое, безжалостное и коварное, и его действие становится заключительной частью всего произведения.

 

Главный герой гибнет, но это не есть просто элемент драмы, совсем нет, не в этом суть! Автор, убивая главного героя, совершает тем самым акт милосердия, он таким образом шлет нам предупреждение об опасности всяческого пути, оторванного от сил, сотворивших нас, - будь то Бог или мать-природа. Однако за этим предупреждением я вижу и нечто большее. Автор показывает, как добро, основанное на жизни, позволяет осуществиться милосердию, основанному на смерти. И это для меня является той самой смертельно сладкой сердцевиной плода, которую я, предварительно очистив от горькой кожуры правды, вкусила.

 

Все доброе, оторванное от своего создателя, можно исправить только милосердием, соприкасающимся со смертью. И вообще, по моим наблюдениям, милосердие не способно проявить себя без этой основы. Чтобы быть милосердным, вам придется что-нибудь убить, - будь то страсть, страх, обида, ненависть, злость, презрение и т. п. Невозможно проявить милосердие, не совершив этот, казалось бы, жестокий акт. Таково мое горячее убеждение.

 

П. С. Забыла сказать: произведение, о котором шла речь, и которое привело меня к мысли, обозначенной выше, - сказка Колобок. Теперь вы понимаете, почему я не могла дать название в самом начале – это вызвало бы недоверие к серьезности обсуждаемого предмета.